Строительство началось в 1929 году. Для создания Наркомфина молодым архитекторам выделили землю, которую раньше занимали сады городских усадеб – в частности, дома композитора Шаляпина. Воплотить проект в жизнь удалось за два года – уже в 1931 Наркомфин начали заселять. Среди именитых поселенцев оказались не только сотрудники госаппарата – 30 лет в доме с семьёй прожил один из самых знаменитых советских художников-модернистов Александр Дейнека. В 1937 году население дома значительно сократилось – 19 жильцов, то есть около 10 % всех постояльцев, были расстреляны в Москве и Коммунарке. Сразу после осуществления проекта Гинзбург взялся за проектирование второй очереди дома коммуны: на Новинском бульваре должен был появится ещё один жилой корпус и бытовой блок. Но отрисовка так и не была завершена – проект заморозили.

Жилой корпус стоит на колоннах, квартиры начинаются лишь со второго этажа. В момент проектирования Гинзбург выдвинул сразу два обоснования такому решению: во-первых, по мнению архитектора, первые этажи малопригодны для жилья – «кто угодно может заглядывать в окна», а во-вторых, приземистая застройка может нарушить целостность паркового пространства, в котором изначально был построен комплекс. Первые советские финансисты поселились в квартирах трёх типов. Собственными четырёхметровыми кухнями могли похвастаться лишь люди, живущие в ячейках для больших семей. В остальных случаях пространство для готовки представляло собой небольшой кухонный модуль, а вместо ванной предлагалось использовать душевую секцию. Отличительная черта хозяйственного флигеля – практически полностью остеклённая стена – объясняется модными веяниями, одним из главных архитектурных трендов 1920-х было максимальное использование естественного освещения.

Тесному общению между соседями должна была способствовать сама внутренняя планировка здания – длинные коридоры в жилом корпусе связывают все квартиры на этаже, лестничных пролётов в корпусе всего два. Завершает каждый коридор общая кухня. Несмотря на все условия, совместного быта у жильцов так и не сложилось – столовая проработала лишь до начала 1940-х, полученную там еду предпочитали есть в собственных жилых ячейках, а оставшиеся общественные зоны попросту пустовали. Позже их отдали под нужды административных структур.

На плоской крыше жилого корпуса находился своеобразный пентхаус – пятидесятиметровая квартира главного идеолога создания домов-коммун и близкого друга Гинзбурга Николая Милютина, который, кроме всего прочего, занимал на момент строительства пост наркома финансов. Проектировщик и революционер познакомились в 1908 году, когда учились на архитектурном факультете петербургского университета, который Милютин так и не закончил. Квартира наркомфина в готовом доме заменила собой вентиляционную будку, когда выяснилось, что на оборудование системы у аппарата всё равно не хватает средств. На остальном открытом пространстве крыши, по задумке архитектора, в летнее время должны были работать летние кафе и ноу-хау всех социалистических домов-коммун – солярии. Но в реальности крыша так и не нашла практического применения – загорать рядом с квартирой высокопоставленного функционера жильцы не решались. Несмотря на то, что Милютина сняли со всех государственных постов ещё в 1937 году, репрессирован он не был – революционер прожил на крыше вплоть до своей смерти от болезни в 1942 году. В дальнейшем в пентхаусе жила его семья, окончательно квартира на крыше опустела лишь в 1980 году, после того как дочь наркомфина Екатерина Рапопорт-Милютина уехала в США вместе с мужем.

У созданной Гинзбургом архитектурной концепции всегда было много поклонников, среди них – французский архитектор Ле Корбюзье. Многие критики отмечают поразительное сходство с Наркомфином Марсельской жилой единицы – одного из самых знаменитых проектов Корбюзье, построенного в 1940-х, после визита в Москву. Московская же коммуна фактически пришла в упадок уже в 1960-х, когда жильцам начали выдавать новые, более комфортабельные квартиры, так и не проведя в доме ни одного существенного ремонта. Пренебрежительное отношение к памятнику архитектуры советских властей объясняется тем, что свою социальную роль – стать домом для общества переходного типа – Наркомфин так и не выполнил, поскольку настоящих коммун в России не появилось.

Сейчас фактически используется лишь главный жилой корпус, все остальные дома, в том числе переход в коммунальный блок закрыты. В 1992 году швейцарский исследователь Жан Клод Люди предложил проект реставрации здания за счёт благотворительных средств европейских архитектурных фондов, но московская мэрия приняла решение отказаться от проекта. В 2000 году привлечь внимание к непростому положению дома пытался другой швейцарец – дизайнер Ханнес Веттштайн, который провёл в доме собственную выставку и починил проводку, но серьёзных инвесторов в тот момент так и не нашлось. В 2008 году все свободные квартиры в доме выкупила девелоперская компания «Коперник», но из-за финансовых сложностей у коммерческой структуры все реставрационные проекты пока остались в подвешенном состоянии. Площади в доме сейчас просто сдаются в аренду. Снять «жилую ячейку» можно сравнительно недорого – примерно за 25–30 тыс. рублей в месяц, небольшие ставки продиктованы целым рядом бытовых неудобств – неработающей системой отопления, мусором и ужасным состоянием внутренней отделки. Впрочем, несмотря на очевидные проблемы, недвижимость здесь пользуется большой популярностью среди творческой молодёжи. Практически все квартиры сегодня заселены.

 Адрес: Новинский бульвар, д 25, с1.
 Телефон(ы): +7 (499) 322-23-25
 Купить билеты